Я родилась в Советском Союзе. Но об этой стране помню лишь то, что мороженое "Каштан" стоило 28 копеек, а четвертинка черного хлеба – 8. Когда я подросла и начала изучать географию, границы государств Европы были примерно такими же, как сейчас. Представить себе, что Крым войдет в состав России, мне до сих пор сложно. Я продолжаю искать ответ на вопрос, почему произошло то, что произошло: Крым – пока еще только на карте телеканала Russia Today – окрашен в другой цвет, чем страна, гражданином которой я являюсь, – Украина. И еще один у меня вопрос: что будет дальше?

Поводом для того, чтобы в Крыму появились тысячи военных с оружием, находящимся на вооружении российской армии, стала защита русскоязычного населения. Но и я, родившаяся в Киеве, являюсь русскоязычной, хотя дело здесь вовсе не в этническом происхождении. Lingua franca СССР был русский, и, например, мой дедушка, писавший научные работы на украинском, не настаивал, чтобы я говорила на родном для него языке. Это принесло мне определенные неудобства во время поступления в университет: после обретения Украиной независимости нужно было сдавать экзамены на украинском. Но учить новый язык мне не казалось несправедливым. И Российская империя, и советская власть сдерживали развитие украинского благодаря политике русификации. В моей школе это выражалось в том, что в неделю у нас было всего два урока украинского языка и литературы и восемь – английского языка и литературы. В начале 1990-х возрождать язык полноправного с 1945 года члена ООН мы были готовы все вместе, вне зависимости от национальности. В конце концов, учить еще один язык – отличная тренировка для ума. К этому языку не испытывали неприятия.

Я, конечно, не хочу идеализировать ситуацию. Старшему поколению переход на украинский давался сложнее. Некоторые наши преподаватели, заранее извинившись перед студентами, переходили на русский, потому что так им было проще объяснить учебный материал. Но все мы понимали: сфера интересов государства – украинский язык, а в нашу частную жизнь, где одни использовали для общения русский или крымскотатарский, другие – чешский или немецкий, третьи – польский или румынский, государство не вмешивалось. Так мы все и жили, пока вооруженные люди в форме, напоминающей о российской армии, не вошли в Крым.

Теперь я мысленно поддерживаю украинских военных, которые не сдают свои позиции даже вопреки тому, что им сулят деньги. И дело здесь не только в присяге. У нас была возможность убедиться, чем заканчивается отделение в других случаях – например, в Приднестровье.

Готовящийся 16 марта в Крыму референдум сопровождается такой агитацией избирателей: Украина планирует повышение тарифов на электроэнергию на 40 процентов, а потому полуострову нужно присоединяться к России. В Приднестровье "Газпром" повысил тарифы в начале прошлого года. Это привело к тому, что экспорт на треть сократился, а электричество подорожало. Крымчанам тоже придется – вне зависимости от исхода референдума – платить за электроэнергию больше (если правительство в Киеве повысит тарифы), потому что линиями электропередач полуостров соединен с Украиной.

Но за последние дни меня перестала удивлять ложь, даже предвыборная. Меня скорее удивляют заявления о национализации государственного имущества Украины в Крыму. Это напоминает совсем далекие события начала XX века. Чем оборачивается любая "национализация" в коррумпированном обществе, несложно догадаться: компании новоявленного спикера крымского парламента, Владимира Константинова, должны банкам около миллиарда гривень (приблизительно 100 миллионов долларов). На южном берегу Крыма расположены десятки государственных санаториев и гостиниц, и было бы наивно думать, что Константинов не рассчитывает воспользоваться революционным моментом. О выгоде для России свидетельствует хотя бы рейтинг поддержки президента Владимира Путина. За последние дни он достиг самого высокого за последние два года значения – 67,7 процентов.

Вот только все это имеет мало общего с защитой русскоязычного населения Крыма. О людях пока что мало кто в действительности думает. Им надо только поставить нужный крестик в бюллетене. Некоторые крымчане, конечно, твердо уверены в своем светлом будущем в составе России, но некоторые – растеряны, а часть уже живет в атмосфере страха: столкновения на митинге у памятника Тарасу Шевченко в Севастополе, отключение вещающих в Крыму местных телеканалов, а также бегство во Львов 247 крымских семей до момента разрешения конфликта – тому подтверждение.

Война не обязательно должна сопровождаться выстрелами, она может вестись на другом поле – информационном, международном, в дипломатических отношениях между двумя странами. До череды всех этих событий я всегда с радостью думала, что мы живем в самое счастливое время, ведь в последний раз настоящая большая война в Европе случилась почти 70 лет назад... но откуда-то, из далекого и незнакомого мне прошлого, появились призраки, начавшие азартно кричать: "Крым – наш!" Еще слышны извиняющиеся голоса не поддерживающих политику российского президента, но с тем же смыслом: "Крым все-таки наш…" Все эти увядшие женщины и седоволосые мужчины заставили меня думать категориями военного времени: враг – свой, предатель – герой. Они употребляют слово "бандеровцы" в значении "враг", как они твердо усвоили из учебников прошлого, как будто за последние двадцать лет не открывали ни одной книги и не знают, что у этого слова есть и другие значения. Я обнаружила, что в их мире нет понятий "партнерство" и "сотрудничество", а есть только стремление добиться своего обманом и силой.

Но я верю, что не одна думаю так, что таких, как я – от Ужгорода до Владивостока – много. Тех, для которых оставаться человеком важнее возможности ударить слабого. И когда призраки прошлого сгинут в царстве Аида, нам будет что предложить: новое, в котором сотрудничество важнее агрессии, мир важнее войны, а Крым – не только для русских, а просто для всех.

Статья отражает точку зрения автора